Однажды я отправился по делам в Фессалию; так как мать моя родом
оттуда, и семейство наше гордится происхождением от
знаменитого Плутарха через племянника его Секста-философа.
Лошадь везла меня и мои вещи, и сопровождал меня один слуга.
Ехал я на местной ослепительно-белой лошади, и когда, миновав горные
кручи, спуски в долины, луга росистые, поля возделанные,
она уже притомилась и я, от сиденья уставший, не прочь был
размять ноги, -- я спешился… присоединяюсь к двум путникам, которые
шли впереди меня на близком расстоянии, и покуда я слушаю,
о чем идет разговор, один из них, расхохотавшись, говорит: --
Уволь от этих басен, таких же нелепых, как и пустых.
И вообще-то я человек беспокойный и неумеренно жадный до всего
редкостного и чудесного. А теперь при мысли, что я нахожусь
в сердце Фессалии, единогласно прославленной во всем
мире как родина магического искусства, я с любопытством
оглядывал все вокруг, возбужденный желанием, смешанным
с нетерпением. Вид любой вещи в городе вызывал у меня подозрения,
и не было ни одной, которую я считал бы за то, что она есть.
Все мне казалось обращенным в другой вид губительными нашептываниями.
Так что и камни, по которым я ступал, представлялись мне
окаменевшими людьми; и птицы, которым внимал, - тоже людьми, но
оперенными; деревья вокруг городских стен -- подобными же людьми,
но покрытыми листьями; и ключевая вода текла, казалось,
из человеческих тел. Я уже ждал, что статуи и картины начнут
ходить, стены говорить, быки и прочий скот прорицать и с самого
неба, со светила дневного, внезапно раздастся предсказание…
мне страшно хотелось, задержавшись здесь,
разыскать какую-нибудь женщину, знающую магию.
Апулей. "Метаморфозы"
оттуда, и семейство наше гордится происхождением от
знаменитого Плутарха через племянника его Секста-философа.
Лошадь везла меня и мои вещи, и сопровождал меня один слуга.
Ехал я на местной ослепительно-белой лошади, и когда, миновав горные
кручи, спуски в долины, луга росистые, поля возделанные,
она уже притомилась и я, от сиденья уставший, не прочь был
размять ноги, -- я спешился… присоединяюсь к двум путникам, которые
шли впереди меня на близком расстоянии, и покуда я слушаю,
о чем идет разговор, один из них, расхохотавшись, говорит: --
Уволь от этих басен, таких же нелепых, как и пустых.
И вообще-то я человек беспокойный и неумеренно жадный до всего
редкостного и чудесного. А теперь при мысли, что я нахожусь
в сердце Фессалии, единогласно прославленной во всем
мире как родина магического искусства, я с любопытством
оглядывал все вокруг, возбужденный желанием, смешанным
с нетерпением. Вид любой вещи в городе вызывал у меня подозрения,
и не было ни одной, которую я считал бы за то, что она есть.
Все мне казалось обращенным в другой вид губительными нашептываниями.
Так что и камни, по которым я ступал, представлялись мне
окаменевшими людьми; и птицы, которым внимал, - тоже людьми, но
оперенными; деревья вокруг городских стен -- подобными же людьми,
но покрытыми листьями; и ключевая вода текла, казалось,
из человеческих тел. Я уже ждал, что статуи и картины начнут
ходить, стены говорить, быки и прочий скот прорицать и с самого
неба, со светила дневного, внезапно раздастся предсказание…
мне страшно хотелось, задержавшись здесь,
разыскать какую-нибудь женщину, знающую магию.
Апулей. "Метаморфозы"
Средняя оценка: замечательно (голосов: 3)